Рассеянные миллионы

Вот уже несколько лет по одному из иркутских телефонов отвечают: — Усадьба Сукачёвых слушает...

Это единственное в Сибири «дворянское гнездо» реставрируется, оставаясь открытым для всех: здесь принимают гостей, дают обеды, готовят музыкальные утренники и литературные вечера, устраивают экскурсии, выставки.

Компромат на городского голову

Осенью 1885-го по Иркутску поползли разговоры. Общее смятение выразил один из гласных Иркутской думы:

— Вот вам, господа, и две вести из одной бани. А правда явится, когда умоется.

Отмываться же ей пришлось долго — грязь бросали и бросали. Тот же гласный, возвращаясь домой, лишь качал головой за вечерним чаем:

— Уж такое дело поднимается — всей роднёй дюжиною серебряных ложек не расхлебать...

А началось всё 22 августа 1885-го на заседании думы. Второй день уже рассматривали «знаменитое» по давности своей трапезниковское дело. Накануне обсуждение шло в очень ровном, спокойном тоне, но 22-го, едва только открылось заседание, гласный Пётр Семёнович Покрышкин сделал намёк городскому голове Владимиру Платоновичу Сукачёву на его-де заинтересованность в противной городу стороне. Сукачёв попросил освободить его от председательствования при рассмотрении дела, но дума не согласилась, отчего напряжение ещё более возросло.

Четыре дня спустя открылось новое, экстренное заседание думы, и открылось оно чтением записки всё того же Покрышкина — и он снова, ещё подробней, развил свои подозрения. В ответных речах гласные Осликовский и Стрихарский обстоятельно доказали всю ошибочность этих инсинуаций. Однако и в следующем заседании думы, 2 сентября, пришлось возвращаться к записке г-на Покрышкина. И на этот раз у него уже были сторонники, не знакомые с сутью дела, но большие борцы за свободу выражения мнений. «А не есть ли свобода мнений, в данном случае, лишь свобода для клеветы?» — задался вопросом юрист Колесницкий и обратился с открытым письмом к г-ну Покрышкину. Письмо было опубликовано в газете «Сибирь», а это означало уже перенос конфликта на следующую арену — газетную. Два года спустя выяснения отношений занимали уже до полутора полос в одном номере!

Скандальный капитал

Печать, естественно, разделилась; началось с того, что частная газета «Сибирь» приняла сторону городского головы Сукачёва. В ответ на это сторонники Покрышкина явились к редактору-издателю на квартиру и потребовали «открыть газету» для выражения собственных мнений. Объяснения были столь бурными, что хозяин квартиры даже указал визитёрам на дверь. Крайне возмущённые, они излили свой гнев в другой сибирской газете. На эту публикацию появился комментарий в «Сибири» — в общем, пошло-поехало, докатилось и до «Санкт-Петербургских ведомостей». Что опять-таки подтолкнуло «Сибирь» вернуться к трапезниковскому делу.

Иннокентий Никанорович Трапезников умер бездетным и в завещании своём поделил всё нажитое между городским обществом и родственниками: матерью, сестрой и племянником (тогда ещё несовершеннолетним В.П.Сукачёвым). Наличный капитал был не очень велик, и предмета для раздоров как бы не было. Но вмешалось одно непредвиденное обстоятельство. Дело в том, что незадолго до смерти Иннокентий Никанорович Трапезников стал совладельцем нескольких новых приисков; но в завещании упомянул о них вскользь — о доходах говорить было рано. Однако после его смерти открылись хорошие золотоносные жилы, так что именно эта часть трапезниковского наследства и оказалась главной. И город, и родственники принялись отсуживать золотые паи у компаньонов И.Н.Трапезникова. Дело двигалось медленно, а потом и вовсе имело несчастье сгореть в пожаре 1879 года. Пришлось всё начинать сначала. При этом обе наследующие стороны выясняли отношения не только с совладельцами приисков, но и друг с другом.

В 1882 году всё же договорились, что одна половина паёв отойдёт городскому обществу, а другая — прямым наследникам. Заключена была мировая сделка, и теперь уже каждая из сторон пеклась о своей половине. Владимир Платонович Сукачёв договорился о возмещении своих паёв ассигновками с каждого пуда добытого золота. Город тоже склонялся к подобному варианту и обратился к Сукачёву за консультацией. Владимир Платонович не отказал, а его поверенный даже передал необходимые документы — потому что иск городского общества никаким образом не влиял на попудные деньги Сукачёва. И Владимир Платонович никак не мог быть «заинтересован в противной городу стороне». Между тем, именно в этом и обвинял его Покрышкин.

В 1878-м, за семь лет до описываемых событий, он с таким же упорством вносил раздор в местное общество врачей, добивался скандала и выплёскивал его на страницы газет, получая от этого несомненное удовольствие. Пётр Семёнович Покрышкин был полемист от природы — темпераментный, одарённый и лёгким слогом, и чувством юмора, и способностью закрутить интригу из ничего. С его тягой к скандальной публичности хорошо б в публицисты, в артисты, но статус этих профессий был куда ниже статуса гласного.

Вред от Покрышкина был бы меньше, когда бы не праздное любопытство горожан, не досужие разговоры о «трапезниковских миллионах», не извечная подозрительность и готовность сделать дырку в чужом кармане. И на фоне всех этих «страстей» продолжались снаряжённые Сукачёвым научные экспедиции по Китаю. Владимир Платонович возглавлял распорядительный комитет Иркутского благотворительного общества. При его попечительстве строилась церковно-приходская школа в селе Кудинском.

Жена Владимира Платоновича Надежда Владимировна приняла на себя попечительство о нуждающихся прихожанах Успенского прихода, на гуляниях-базарах в пользу бедных торговала цветами и фруктами. 24 августа 1886 года было освящено построенное на средства Сукачёвых приходское училище в Ремесленной слободе. Собрались все педагоги народных училищ, своим присутствием почтили и главный начальник края с супругой, и губернатор, высшее чиновничество. Все сошлись на том, что училище прекрасно и даже с роскошью выстроено. По русскому обычаю, Владимир Платонович пригласил всех на трапезу в только что освящённом здании. Перед окроплением священник Ремесленной слободы прочёл адрес прихожан, в котором они благодарили жертвователя. То же, что не смогли передать на бумаге, читалось в глазах. И это изъявление чувств, конечно же, перевешивало нападки завистников.

Прощание с Иркутском

Владимир Платонович не увёз свои миллионы в Европу, а с чувством, с толком, с умом и хорошим расчётом рассеял их в городе, где родился. И они проросли — сквером, рощей, метеостанцией, зданием общественного собрания, приютами, школами, стипендиями. Сама усадьба Сукачёвых, едва возникнув, стала городским достоянием — все четыре входа в неё были открыты для иркутян, приглашая на каток, литературный вечер, в картинную галерею, в школу для девочек, где преподавала хозяйка усадьбы Надежда Владимировна.

Три срока подряд — с 1885 по 1898 годы — отслужил Владимир Платонович городским головой, обустраивая Иркутск, делая его безопасней, комфортней. И железная дорога не обошла наш город его хлопотами, стараниями да, кажется, и деньгами.

Покидая в конце века Иркутск, Сукачёвы не думали, что уезжают навсегда. В последний раз Владимир Платонович навестил Иркутск в 1914-м — он хотел передать коллекцию живописи. Город согласился принять её только вместе со зданием галереи. К тому времени Владимир Платонович не располагал уже средствами — всё своё состояние он потратил здесь. Умер Владимир Платонович Сукачёв в 1920 году в Бахчисарае. Умер в нищете. Надежда Владимировна в конце жизни зарабатывала уроками. Она и в старости хорошо понимала мужа, не попрекая заботами о холодном, неблагодарном, но любимом городе.