Теракт по палестинскому образцу
Если сопоставлять предыдущие террористические акты, совершенные боевиками, с московским, то он отличается, прежде всего, специфическим обликом людей, совершивших его.
Шамиль Басаев, конечно, был отморозком, но все-таки это был не религиозный фанатик, а человек, имевший советское прошлое, имевший точки соприкосновения с теми заложниками, которых он захватил. Что касается Мовсара Бараева, то это человек, которую всю сознательную жизнь сразу после отрочества провел на войне, впитавший в себя, видимо, некоторые элементы идеологии камикадзе, ненависти ко всему русскому и никогда не знавший мирной жизни.
К террористам такого типа гораздо сложнее обращаться в стиле Черномырдина. Возможно, это религиозный фанатик, решивший выбрать для себя судьбу шахида по палестинскому образцу. Иначе говоря, мы вступаем в соприкосновение с отморозком большего уровня, чем все предыдущие чеченские террористы. Теракт был, по-видимому, хорошо продуман, подготовлен, и, по-видимому, к нему был подключен если не Масхадов, то, по крайней мере, Басаев (у Масхадова всегда был традиционный конфликт с семьей Бараевых).
Второй характеристикой этого теракта является его демонстративность. Он совершен не в Буденновске или Кизляре, а в центре Москвы. В него оказались вовлечены сразу все средства массовой информации, он приобрел планетарную масштабность, сопоставимую даже с 11 сентября 2001 года, и сразу вписался в сеть терактов, совершенных недавно - в Йемене и Бали.
В-третьих, удачно было время теракта. Власть ранее проявляла твердость, меняя то политику колонизации на политику чеченизации, и наоборот. Но в последнее время власть стала проявлять некоторые колебания и думать о диалоге с Масхадовым. И, несмотря на недавнее заявление Ястржембского о недопустимости переговоров с чеченскими боевиками, ясно, что некие мысли о переговорном процессе у власти стали появляться. В такой момент повторение Буденновска в новых условиях с точки зрения террористов было бы вполне логичным. Но между ситуацией в Буденновске и Москве есть принципиальное различие. В 1995 году общество было настроено пацифистски, и Буденновск лишь подтолкнул власти и общественное мнение к будущему Хасавюрту. Напротив, Путин стал президентом как военный вождь, пообещав мочить террористов в сортире, и его действия а-ля Черномырдин были бы отрицанием собственного имиджа.
Вероятно, если бы теракт случился не в Москве, то Путину легче было бы применить силу, непримиримость и жесткость. Но террористы учли это обстоятельство и придали теракту некую специфику. Он совершен в центре Москвы, он совершен по отношению к среднему классу, ему придана максимальная демонстративность, и он масштабен. Это весьма усложняет применение силы.
Кроме того, в ближайшее время начнет действовать эффект персонификации заложников. Мы уже знаем, что среди заложников продюсер "Норд-Оста" и известный бизнесмен Васильев, другие достаточно известные люди. Допустить гибель людей, которых мы хорошо знаем, психологически намного сложнее.
С другой стороны, есть некие золотые правила общения с террористами - им нельзя уступать, иначе джинн терроризма будет распространяться все дальше и дальше. Складывается ощущение, что, скорее всего, мы пойдем по перуанскому сценарию, когда заложники будут жить в здание ДК Московского шарикоподшипникового завода неделями. Террористы уже обещали, что они будут ждать неделю. Отличие от перуанского сценария заключается в том, что террористы в Перу были немножко идеалистами, готовы были отдать свою жизнь, а не убивать других людей. А чеченские отморозки, видимо, не очень будут задумываться о цене человеческой жизни. Другим отличием является традиционная неспособность наших спецслужб четко и без жертв провести антитеррористическую операцию.
Достаточно ясно, как будет развиваться общественное мнение. В таких случаях первой реакцией является гнев, жажда мести (по принципу таллионного права - око за око, зуб за зуб). Но чем дольше будет продолжаться противостояние, тем сильнее будет проявляется такой синдром, когда заложники начинают себя идентифицировать с террористами, когда общественное мнение, уставшее от ожиданий, будет проникаться идеей мирного решения конфликта. Если же операция будет проведена быстро и без великих жертв, то, конечно, общественное мнение примет силовое решение проблемы. Но если прольются потоки крови, я не могу исключить восстановления тех пацифистских настроений, которые доминировали в России в первой чеченской войне.