Шутки полесских духов

Всякий фольклор ясно показывает тесную связь мифического и практического.

Это лето мы провели в Полесье. Ходили по лесу, собирали грибы. Иногда нас сопровождал кто-нибудь из местных, и тогда нам доводилось слышать обычные предостережения:

— В лесу не кричат — черт может откликнуться! — наша провожатая смотрит на нас одновременно с вызовом и смущением: мол, вот такая я суеверная, что хотите обо мне думайте, но не шумите! Мы согласно киваем и переходим на шепот, отдавая дань уважения не только деревенской жительнице, вызвавшейся показать нам грибные места, но и старому лесу, в котором находимся, а вместе с ним и всему краю, куда по преданиям (пока не подтвержденным) отправлялись, а позднее ссылались язычники, рьяно держащиеся за веру дедов и прадедов.

Хотя мы приехали в Полесье не за фольклором, так уж вышло, что «урожай» примет и поверий превышал количество собранных нами грибов. Никто не расстроился — встреча с отголосками древних верований, если можно так выразиться, в их естественной среде обитания, для историков всегда приятна, даже если не было никаких открытий: все малые фольклорные формы (приметы, поверья, присказки, поговорки и т. п.), которые нам довелось услышать, давно опубликованы, а некоторые даже попутно растолкованы. Но одно дело знать всё в теории, а другое дело встретить в собственной практике.

Запрет окликать друг друга в лесу, кричать принято связывать с архаичными верованиями в могущественного Хозяина Леса (или Дух Леса), ведающего охотой и другими лесными промыслами. С утверждением христианства Хозяин Леса превратился в лешего — существо, обитающее в лесу и способное навредить человеку. Леший представлялся как большой любитель поиграть с людьми — завести их в дремучую чащу и там оставить, водить по кругу, буквально возле одной сосны и в шаге от тропинки в деревню и др. А попасть во власть лешего можно было, откликнувшись на его призыв:
— Ау, Маринка!
— Ау, подружки, ау!

Просматривается в запрете на шум в лесу и комплекс ритуалов, связанных с вербальными (словесными) оберегами. Как можно защититься от темных сил? Это общеизвестно: повесить на шею или прикрепить к одежде амулеты, стать в центр круга, начертанного сакральным предметом. Однако «очертить» круг, заключить себя в защищающий столб, через который не сможет проникнуть нечистая сила, можно и с помощью специально организованных слов — заклинаний, молитв. Подобный вербальный оберег нужно было накладывать на себя всякий раз перед тем, как покинуть деревню — место, обжитое людьми, и войти в лес — прибежище потусторонних сил. А разрушить невидимые стены защитного столба мог крик, нецензурная брань, громкий смех, свист. Интересно, что магические действия по накладыванию вербальных оберегов при вхождении в лесную зону современными людьми утрачены, но само табу в виде приметы сохранилось.

Мы обсуждаем услышанную примету уже вечером, собравшись за ужином. По обыкновению, нас как специалистов по этнографии и фольклору забрасывают вопросами:
— А почему нельзя держать на столе пустую бутылку из-под водки?
— Почему соль просыпать — это к ссоре, а посуду разбить — к счастью?
Последним берет слово хозяин дома:
— Все это мелочи. Вы лучше расскажите, что значит: не пей нападкой — подтолкнет черт лопаткой? Спрашивает и гордо улыбается — вот так примета, поинтересней прочих.

Примета и в самом деле любопытная. Пить нападкой, внападку, в наклон — означает склониться к источнику воды, став на колени или улегшись на живот. Безусловно, в примете прослеживаются верования в водяного, который, как полагали, способен схватить пьющего за бороду или одежду и утащить в свое водное царство. Но есть в ней и второй слой, более древний, отсылающий к разделению нашими предками водных источников на «чистые» и «нечистые», те, из которых человек может пить, и те, из которых пить запрещается. Совсем как в «Сказке о сестрице Аленушке и братце Иванушке», где девушка убеждала братца потерпеть, не склоняться к тем источникам воды, что попадались в пути, рискуя обернуться животным, добраться до колодца, созданного людьми, и напиться там.

— Ну, а об опустевшей бутылке водки на столе я и сам расскажу, — перебивает нас хозяин дома. — Славяне испокон веков славились своим гостеприимством, хлебосольством. Опустела бутылка? Ее долой, а на стол новую, полную, чтобы гости, как говорили, были сыты-пьяны. Кто-то поспорит?

Подобное толкование примет (с бытовой, утилитарной точки зрения) распространено довольно широко. «Просыпанная соль к ссоре? А как же иначе! Соль была необычайно дорогой, ее берегли. И в адрес просыпавшего ценный продукт могли бросить: „У-у, руки-крюки!“. А там и до ссоры недалеко». Подстраиваясь под такие рассуждения, придется предположить, что посуда была предметом менее ценным. «Разбилась глиняная плошка? Бог с ней! Лишь бы в семье был мир».

В основе таких трактовок лежит постулат, согласно которому устное народное творчество с его сказками-поучениями, меткими присказками и поговорками, приметами, характеризующими будущий урожай, — это «кладовая народных знаний», свод правил, регламентирующих повседневную трудовую и семейную жизнь русского крестьянина-земледельца. При этом мифологическая составляющая фольклора, если не отрицается, то не берется во внимание. Тогда как народные предания, поверья, сказки, приметы и другие фольклорные жанры буквально перенасыщены мифологическими персонажами, образами и символами и отражают не только повседневный уклад жизни крестьянской общины, но и древнейшие верования первобытных охотников, восходят к индоевропейским мифам и оперируют архетипами. Так, духи-хозяева из рассмотренных нами примет — это одна из модификаций тотемного предка. Пройдет время, и на рубеже зарождения культа предков духам-хозяевам, в свою очередь, предстоит трансформироваться в обожествляемого предка-родоначальника, главу семейно-родовой общины, программирующего судьбы людей.

Фольклор также дает представление о местах обитания тотемного предка / духа-хозяина / предка-родоначальника, о растениях и животных, с которыми он идентифицируется или в которые перевоплощается, о предметах, которые содержат в себе его божественную частицу и служат посредниками между ним и людьми. Кроме всего прочего, фольклор дает представление о том, как следует обращаться с мифическими персонажами, чтобы заручиться их поддержкой, а не противостоянием. И, наконец, устное народное творчество разворачивает перед нами особенности мифологической логики, присущей людям архаических времен, в частности взгляд на мир, при котором учитываются два противоположных понятия (бинарная оппозиция) и выделяются конкретные отрезки времени из непрерывного потока (дискретность времени).

Примером значимости понятия бинарной оппозиции для наших предков и является поверье: на столе пустую бутылку не держат. Пустое — символизировало бедность, а находящееся к нему в бинарной оппозиции полное — достаток (полные сундуки, полные закрома). В связи с этим считалось, что пустая посуда на столе (любая, не только бутылка) сглазит материальное благополучие, привлечет бедность. Даже взятые на время кувшин или горшок возвращали назад, всыпав в них горсть зерна или положив кусочек булки, чтобы одолжившему «не было пусто».

Именно на противопоставлении полное / пустое основана сохранившаяся до наших дней примета: встретить по пути человека с пустыми ведрами — к неудаче. Раньше считали, что после такой встречи охотники вернутся из лесу пустые, то есть без добычи, а ехавшие в поле рискуют получить плохой урожай — пустые колосья. Пустым не оставляли даже гроб. Если в нем не лежал умерший, то гроб засыпался зерном (иначе еще кто-то умрет: гроб притянет к себе покойника). Собственно, считалось, что любые пустые предметы способны, если не притягивать, то привлекать — привлекать к себе демонических существ. Люди выпили содержимое бутылки — в пустую посуду влезает черт. Маленького чертенка чертиха-мать кладет в пустую детскую колыбельку. Отсюда хорошо известный и сегодня запрет на качание пустой кроватки.

Примета о том, что посуда бьется к счастью, основывается на старой традиции разбивать ритуальную посуду на торжествах, символизирующих переход человека из одного социального или физического состояния в другое. Так, на крестинах младенца было принято разбивать специальный горшочек, в котором повитуха, принимавшая ребенка, варила так называемую «бабью» или «бабину кашу». На свадьбах с пожеланием счастья молодым разбивалась чарка, из которой пился алкогольный напиток. На похоронах битье посуды означало разрыв связей с умершим человеком и отход его души на небеса. Основаны такие действия на бытовавших в свое время представлениях о человеке, как о своеобразной емкости или сосуде — вместилище души. Человек переходит в новое состояние, изменяется и его оболочка — старая разбивается, а новая появляется.

Несколько сложнее проследить взаимосвязь между просыпанием соли и семейной ссорой, интерпретируя соответствующую примету. Однако хорошо известно, что соль была сакральным продуктом и универсальным оберегом. Дошедшее до наших дней выражение «соль тебе в очи, головню в зубы» — это своего рода вербальная стрела для нейтрализации возможного сглаза, которую следовало держать в памяти и выпускать по мере необходимости. Тем, кто не мог защитить себя с помощью заклинаний — домашним животным — маленький мешочек с солью и хлебом привязывали к рогам. Ну, а если «дурной глаз» ведьмы уже успел испортить корову, то следовало посыпать солью дорожку вокруг животного, тогда сглаз исчезнет. Использовалась соль и в любовной магии. Так, совершая приворот, со щепотью соли, зажатой в пальцах, обходили вокруг человека, чью любовь стремились вызвать. Для этой же цели готовились и специальные кушанья (у девушки, пересолившей блюдо, и в наши дни спрашивают: «Ты, случайно, не влюбилась?»). Стоит предположить, что наравне с «соленым» приворотом, существовал и отворот — ритуальные действия, направленные на ссору, охлаждение чувств, разрыв отношений. Возможно, часть из них и доносит примета: просыпать соль — к ссоре.

Не отрицая в целом утвердившегося взгляда на приметы и поверья, как на «энциклопедию народных знаний», мы пока не привели в пример малые фольклорные формы, которые можно было бы трактовать исключительно с позиций рационализма. На первый взгляд кажется, что исправить это можно с помощью примет и поверий о предсказании погоды (так называемых метеорологических примет и поверий).

По первым дням марта о всем годе судят.

Платон и Роман кажут зиму нам.

Как будто уместно предположить, что именно метеоприметы должны составлять основу практических знаний (а не служить примером мифологии в фольклоре) в «народной энциклопедии» крестьянина-земледельца, сознающего зависимость между погодой и урожаем. Но на поверку оказывается, что не все так однозначно. Часть метеопримет свидетельствует о необычайно устойчивой вере в магию первого дня — каким он будет, таким якобы станет и то, что он символизирует. Отсюда представления о том, что первые четыре дня марта (как известно, до 1492 года календарный год начинался с марта) представляют соответственно весну, лето, осень и зиму. Тоже самое и со второй приметой. Платон и Роман — христианские святые мученики, день памяти которых приходится на 1 декабря — первый день последнего месяца года.

Вера в магию первого дня жива до сих пор, иначе бы не существовало таких выражений, как «утром повезло, повезет и вечером»; «как начнешь, так и закончишь»; «как встретишь Новый год, так его и проведешь». Конечно, связь первого дня декабря с великомучениками Романом и Платоном может показаться случайной: по церковному календарю это 18 ноября, а вовсе не 1 декабря; тому же в будущем веке он и по григорианскому календарю будет приходится не на первое, а на второе число. Но у этнографа есть все основания заподозрить, что за привязкой приметы к этому дню стоит какая-то более древняя, дохристианская традиция, как и за 1 сентября — днем, отстоящим от 1 декабря ровно на 13 недель.

Еще один комплекс метеопримет отсылает нас к уже упомянутой особенности мифологического сознания — выделять отрезки времени (дискретные кадры), оставляя таким образом «зазубрины» на гладком и беспрерывном потоке времени.

Если в январе частые снегопады и метели, то в июле частые дожди.

Какова Дарья — таков Покров.

Нужно заметить, что между январем и июлем — шесть месяцев. Ровно столько же месяцев между днем христианской мученицы Дарьи (приходится на апрель) и Покровом (октябрь).

Дым из трубы идет вверх — к морозу, стелется — к потеплению.

Длинные сосульки — к долгой весне.

Первая примета отсылает нас к уже знакомому понятию бинарной оппозиции (верх/низ и мороз/тепло). Другая же основана на так называемой гомеопатической магии или магии подобия и сходства: если сосульки (примета весны) будут длинными, то и весна будет длинной.

Если петух стоит на одной ноге, то будет сильный мороз.

О роли петуха в языческих обрядах наших предков можно написать отдельное исследование, раскрывая представления о нем как о хранителе домашнего очага, вестнике наступления нового дня, грозе нечистой силы и т. п. Но в данном случае важно отметить, что петух считался одним из воплощений духа предков, а позднее домового, он находился на границе между мирами — тем и этим. Не поэтому ли по поведению петуха можно было судить о будущих изменениях в погоде?

Так это или не так, есть ли рациональная составляющая в комплексе метеопримет и если есть, то какова ее доля по отношению к составляющей мифологической, можно ответить только проведя практические наблюдения за погодой с учетом аспектов, обозначенных в приметах. Насколько известно, на официальном уровне и в полном масштабе такие наблюдения пока не проводились. Но это упущение можно исправить самостоятельно. Так, у всех нас есть возможность уже этой зимой проверить одну очень распространенную примету: жаркое лето — к холодной зиме.