Идет «Охота»: жертва — мнимый педофил
В российский прокат выходит фильм, благодаря которому Мадс Миккелсен, сыгравший ненастоящего педофила, стал лучшим актером последнего Каннского кинофестиваля.
Маленькие девочки не те, кем кажутся: внешне такая, может, и похожа на ангелочка, а внутри, выражаясь по-чеховски, вполне возможно, сущий крокодил. Блондинка лет пяти, неравнодушная к воспитателю собственного детсада, наталкивается на недостаточно адекватный ответ — получив валентинку, тот широко ухмыляется и смущенно тянет что-то вроде: «Да ты ж еще совсем маленькая».
Именно этим единственным своим преимуществом над недоступным объектом отвергнутая спонтанно решает воспользоваться с целью мести. «А у Лукаса твердое в штанах», — как бы невзначай роняет она при удобном случае директрисе. Та с округлившимися глазами бежит к родителям, папа — к слову, воспитателя лучший друг, — слегка выпив, припирает товарища к стенке, соседи по поселку сначала начинают косо поглядывать, потом не пускать на порог, а затем и подкладывать к этому порогу убитых домашних животных. Дитя между тем уже раскаялось, но признаться в этом никому, кроме жертвы своего поступка, не может. Дело даже не в том, что мама за обман может наругать — мама при попытке признаться ребенку попросту не верит. «Понимаю, ты боишься, — мягко говорит она. — Но это не значит, что ты должна молчать».
Фильм о замкнутом круге, в который попадает обвиненный в безусловном грехе (справедливо, несправедливо — не суть), выходит в России не то что вовремя, но даже с легким опозданием: самые громкие процессы над педофилами отгремели с год назад, а почетное звание официального патриотического жупела от обобщенного растлителя детей успело перейти к устроителю массовых беспорядков, профинансированному госдепом правозащитнику и даже к проворовавшемуся министру. Однако лишнее напоминание о том, что есть такая штука — презумпция невиновности, которую никто не отменял даже в том случае, если обвиняемый в итоге окажется виновен в самых страшных грехах, нашему страстному обществу всегда кстати.
Главный герой, сыгранный Мадсом Миккелсеном, оказывается в ситуации, когда каждое совершенное им движение работает против него: понятное возмущение трактуется как преступная агрессия, желание объяснить — как желание оправдаться, попытка поговорить с девочкой — как попытка ее запугать. До момента, когда белокурый ангел приходит виниться к бывшему (конечно же, его уволили) воспитателю домой, не то что соседи героя — даже зрители не понимают, виновен он на самом деле или нет. Чтоб слегка спутать сюжетные карты, режиссер Томас Винтерберг даже и героя делает неуверенным в собственной правоте — на лице Миккелсена перманентно читается выражение человека, который едва проспался после вчерашнего корпоратива и четко не помнит: приставал к секретарше — не приставал. Это на самом деле главная психологическая некорректность сценария: там, где у невинного должен быть праведный гнев, у воспитателя Лукаса — немая мольба: «Не изгоняйте меня из вашего круга, не объявляйте мне бойкот».
Такое впечатление, что герой действительно чувствует себя запятнанным не зря. И повесть о несправедливо обвиненном превращается в рассказ о том, что отношение к тебе общества — прямое следствие твоего представления о себе, и только. Жертва сама маркирует себя, а дело до поры латентно агрессивного социума — по команде вскинуть ружья. Причем порой тот, у кого на лбу нарисована мишень, командует сам. Относительность представления об истине — страшная вещь: окружение фактически убеждает тебя в том, что ты делал то, чего не делал. И ты начинаешь вести себя, как петляющий по лесу заяц, тем самым провоцируя окружающих на то, чтоб они превратились в преследователей. Причем метка жертвы дается навсегда — даже тогда, когда ты, казалось бы, оправдан по всем статьям, над ухом неожиданно просвистит инстинктивно пущенная охотником пуля.
Мадс Миккелсен не зря получил приз за лучшую роль в Каннах — актерский плюс оборачивается режиссерским минусом, но его герой действительно единственный, с кем себя хочется ассоциировать и кому хочется сочувствовать. Поэтому «Охота», которой можно было бы придать массу смыслов, превращается в фильм исключительно о том, как животное чувствует себя в капкане. Ему больно, страшно, оно не понимает, за что. И первая обязанность гражданина — его оттуда вызволить. А вторая — попытаться таких капканов никогда и никому не ставить.
Ольга Шакина
