"Иркутская история". Римейк.

В промежутке между крушением аэробуса А310 и траурной панихидой в день девятый, в голове одного из руководителей – то ли это был заместитель генерального директора, то ли главный инженер – одной из иркутских фирм родилась Инициатива.

Именно с большой буквы, потому что рядовую, в общем-то, фигуру, посетила Мысль как минимум областного масштаба. Когда на очередной планерке эта Идея была озвучена, многие посмотрели на зама с завистью: Идея была неплохая. Да что там, отличная была Идея! Без особого обсуждения ее приняли, поручили какому-то клерку оформить и спустить по цепочке вплоть до самого малого подразделения фирмы.

Клерково дело маленькое: ему скомандовали – он взял под козырек и пошел исполнять. Но по дороге его перехватил другой зам генерального и завел в свой кабинет. Какой разговор состоялся между ними, никто точно знать не может. Зато известен результат – идея была скорректирована, искажена и в подразделениях на следующий день получили бумагу следующего содержания:

«ОАО Траляляметаллзаготпроект

Начальникам участков и служб

Предлагаем вам на строго добровольной основе организовать передачу дневного заработка всех работников предприятия в фонд помощи пострадавшим при катастрофе самолета А310, произошедшей в Иркутске 9.07 сего года».

Начальники, люди тоже ни в какой степени не свободные, покорно отправились исполнять распоряжение – провели собрания, зачитали приказ и стали ждать реакции трудящихся. И они ее получили! Но совсем не ту, на которую можно было бы рассчитывать, учитывая масштаб трагедии. Работники – как сугубые пролетарии, так и высоколобые ИТРовцы – в едином порыве показали начальству трудовой промасленный кукиш. То есть все, до единого, промолчали и прошли мимо заготовленного загодя списка с двумя графами: фамилия - роспись.

Начальство изумилось и попробовало найти ситуации разумное объяснение самостоятельно. А в самом деле, чего жмотничать? Трагедия, весь мир скорбит вместе с Иркутском… И мы скорбим, отвечали пролетарии, но почему наша скорбь должна измеряться только деньгами? Отпустите всех на панихиду, организуйте коллективный выезд на служебных автобусах фирмы. Производство не оборонного значения, не непрерывного цикла, а полтыщи человек в одинаковой униформе со свечами - это красиво. Кое-кто из местных руководителей, пустив слезу умиления, бросился к телефону сообщить о собственной Инициативе.

А из приемной главного инженера в ответ – изумление, граничащее с шоком:

- Да вы что выдумываете?! Идея заключалась в том, чтобы перечислить на счет дневной доход ФИРМЫ! При чем тут ваши зарплаты?

Информационные цепочки на предприятии со строгой вертикалью власти короткие, источник искажения нашли быстро. В кабинете генерального состоялись краткие разборки, в которых по очкам победил тот зам, который предложил раздробить ответственность вплоть до каждого отдельного «табельного номера». По участкам и подразделения разослали новую телефонограмму со строгим приказом: организовать, на строго добровольной основе, два заработка – приветствуется. Никаких коллективных выездов на панихиду! Полтыщи человек в одинаковой униформе со свечами – это какие убытки?!

Начальники на местах, которым настроение трудящихся знакомо лучше, чем дневник родного ребенка, с кислыми мордами пошли проводить втрое собрание. И получили по приделанным к этим самым мордам ушам весь спектр мнений, какой только можно придумать.

Самое распространенное высказывание сводилось к тому, что странно было бы человеку, имеющему месячный доход меньше, чем стоит билет на рейс авиакомпании «Сибирь» в один конец, помогать близким того, кто мог себе позволить летать аэробусами туда и обратно хоть еженедельно. Резонеры из пожилых рабочих напомнили, что компенсации заплатят страховые компании, та же «Сибирь», помогут из фонда – в который, пишут в газетах, перечисляют многие. И, кстати, вполне может быть, что до пострадавших деньги-то не дойдут – не построили же часовню в Мамонах, и в газетах писали, что средства разворованы…

«Что им мои четыреста рублей?» - примерно так звучал второй по популярности ответ, частенько сопровождавшийся неприятным вопросом о ближайшей индексации зарплаты. А надо сказать, что в этой фирме этот вопрос считается одним из самых болезненных – ежегодно отчитываясь перед акционерами о выполнении планов, выплачивая дивиденды, фирма ухитряется удерживать тарифы собственных рабочих на уровне позапрошлого года. Те начальники, что поумней, на этом разговоры прекратили, разогнали всех по рабочим местам и пошли оправдываться перед вышестоящим начальством под валидол и валерьянку.

А самые глупые рассказали всю подноготную – от первопричины всей этой катавасии в виде Идеи, осенившей главного инженера, и до последней резолюции про убытки от присутствия на панихиде. В таких случаях рабочие прекращали разговор сами, задав под занавес последний вопрос: а сами-то господа начальнички, генеральный с замами, бумагу подписали? Совсем безумные начальники участков не поленились позвонить в контору с этим вопросом. В отделе кадров, как и следовало ожидать, даже список высшего руководства не распечатывали. Рабочие расходились с улыбками людей, не одержавших моральную победу, но хотя бы убедившихся в общем падении нравов: да, мы не лучше, но и не хуже прочих! И кто тут без греха – пусть первый…

Но была и еще одна линия развития событий. На участке номер не-важно-какой столкнулись лоб в лоб бывший член КПСС и бывший беспартийный демократ. Коммунист, естественно, воспользовался случаем, чтобы рассказать байку из серии «А вот при товарище Сталине (Брежневе, и особенно Андропове) самолеты не падали». Попутно он спел оду Нашим Славным Органам, которые после падения самолета…и расследование в двадцать четыре часа...и всем причастным - статья 58.10 – террор, и девять грамм без права переписки! Тут взвился демократ, размахивая одной известной в области газетой. Да уж, настреляли в свое время довольно – полоса-то на костях стоит! Тысячи без достойного погребения, сотни тысяч родственников без всяких компенсаций от режима – вашего, между прочим, коммунистического, режима! …А вы наш авиапром до ручки довели! …Да ваш авиапром одни жестянки и клепал! А вы… А мы… А ты кто такой?...

Параллельно в конторе кипят свои африканские страсти. Главный инженер, потрясая пачкой пустых бумажек без единой «добровольной» подписи, кричит об упущенной возможности попасть на страницы газет в роли благородных жертвователей. Зам генерального, потрясая кипой бумаг исписанных, орет, что дневной доход фирмы в этом году равен скольким-то там процентам прибыли, потому что дела идут все хуже и хуже и дай бог этот год свести хотя бы без убытков… В считанные секунды затишья в кабинет генерального на цыпочках входит начальник отдела кадров и выкладывает перед Шефом список добровольных жертвователей из числа высшего руководства, где его фамилия стоит первой. Через мгновение акустический удар выносит кадровика спиной вперед через закрытые двери, а ударная волна трижды проходит через все этажи здания. Еще через пятнадцать минут кадровик в бессильной злобе звонит своим приятелям и пересказывает в красках всю историю. Еще через какое-то время весть об этом апофеозе жлобства доходит до каждого члена трудового коллектива и в деле можно ставить точку – круг замкнулся.

Человек, который рассказал мне эту историю, прекрасно понимал, с кем он имеет дело и просил лишь максимально зашифровать все обстоятельства, позволяющие вычислить имена, названия или даже хотя бы отрасль, о которой идет речь. Рассказал, кипя эмоциями, на нервах, ругательски ругая генерального, всех его замов, главного инженера, поименно начальников участков, коммунистов, демократов, рабочих, конструкторов самолетов и проектировщиков аэропортов, бывшее, настоящее и будущее руководство области (первое за то что не сумело перенести аэропорт в прошлом, второе – если не сумеет сделать это в ближайшем будущем), время, страну и факт собственного в ней рождения…

Чернуху пытались победить совместными усилиями. Ведь те же самые рабочие имеют такую традицию: в случае рождения ребенка, смерти родственника, серьезной болезни или травмы – скидываются кто сколько может и не было, кажется, случая, чтобы кто-то отказал? «Раньше не было», - согласился мой знакомый, - «теперь, боюсь, будут». Преодолен рубеж, до которого считалось ненормальным отказать нуждающемуся – то, что считалось ниже человеческого достоинства, оказалось обыденным поступком, санкционированным самой массовостью отказа, единым, от высшего звена до низшего, порывом.

Но вот, кажется, хотели отдать долг памяти каким-то иным способом – на место катастрофы съездить, свечи поставить? «Ты чего?» - опять удивился мой знакомый, - «у нас сейчас самый сенокос, от рассвета до заката, без выходных – день год кормит, заказов прорва, надо успевать, зимой впроголодь будем сидеть. Сейчас не до того!» А зимой – вспомните? Полгода, например? «Полгода – это в январе? После нового года, рождества и перед старым новым годом?» Ну, хоть что-то вы можете сказать или сделать? А впрочем… Понятно, дальше спрашивать смысла уже нет.

Осталось только произнести несколько приличествующих случаю сентенций об общем падении нравов, о зверином оскале капитализма, в котором «каждый сам за себя» и каждая копейка на счету. Можно вспомнить бабушек и дедушек, сравнить их с современными парнями и дедушками и сравнение будет не в пользу современных, это очевидно. Но я этого делать не буду – кто, в самом деле, без греха?