Человек свободный

Симону Соловейчику 30 сентября исполнилось бы 80 лет.

Для меня нет никакого «бы», хотя Симона Львовича нет с 1996-го… Я его не вспоминаю, я живу с его мыслями. Он мне продолжает советовать, как настоящий редактор. Мне повезло: мы с ним делали «Родительскую газету» — полполосы три раза в неделю в каждом номере знаменитой матвеевской «Учительской…» на рубеже 80-х и 90-х. (Подшивки «Родительской» мне показывали в школах еще лет десять спустя — хранили, использовали.) А потом задумывали и делали новую газету для учителей — «Первое сентября», на которую с первого номера в 1992 году, еще не видя и не читая, подписались 160 тысяч учителей! Подписались на имя Симона Соловейчика. Учителя 90-х знали Соловейчика еще подростками: он создал «Алый парус» в «Комсомолке», знали как публициста и писателя. А его книга «Педагогика для всех» стала символом педагогической веры. Недаром Симон Львович хотел ее назвать «Евангелие от Матвея». Матвей — младший сын Соловейчика, и Соловейчик знал, что именно дети учат нас понимать этот мир, пока мы учим их говорить, читать и писать…

— «Почему то, что для одного — счастье, другого вовсе не радует? Если человеку позвонят в дверь и закатят в прихожую новые колеса для машины — ваш номер квартиры (телефона) выиграл в нашей лотерее!!» — счастье это или нет? У человека совсем нет машины, мало места в коридоре, и это для него просто наказание. Надо срочно заниматься совершенно незапланированным делом: искать, кому нужны эти колеса — время, хлопоты… А если это случилось с хозяином старых «Жигулей», который лежал на диване и думал, где бы найти деньги на то, чтобы поменять стершиеся шины? Он будет просто на седьмом небе от счастья, всем будет рассказывать, про это счастливое стечение обстоятельств. Счастье — на пересечении желания и судьбы. Важно чего-то очень хотеть, и, если случай хоть чуточку поможет, подтолкнет, поспособствует, это и будет счастливый случай. Когда они встретятся — желание и судьба, здесь и будет счастье!

Мы сидели на большой светлой веранде дома Рыбакова в Переделкине, и Симон Львович Соловейчик занимался самым своим любимым делом — разговорами. А выходило, что это перспективное планирование «Родительской газеты», потом газеты «Первое сентября». И сквозь время еще многих других изданий, в которых теперь работают участники этих разговоров — мои молочные братья и сестры, вскормленные этими, не скупящимися на время разговорами Соловейчика.

Нет, неправильная картинка. В том-то и дело, что разговоры это были не его, а наши общие. И Симон Львович не раз говорил мне и, уверена, другим тоже, что без меня ничего бы не вышло: такая мысль пришла ему оттого, что он разговаривал с нами из-за того, что мы отвечали, и даже из-за того, как мы слушали. Вот это и была педагогика Соловейчика, которой он хотел научить всю нашу школу — педагогика сотрудничества. Уже для учителей он писал: «Учить думать можно лишь одним способом — думать самому при детях, в поле детской мысли». А сам Соловейчик учил думать всех, кто с ним работал, кто был с ним рядом. Неспециально, просто так ему нравилось думать вслух рядом с теми, кто готов был думать с ним вместе.

Ученики в школьном смысле были у него только сразу после окончания филфака университета — учащиеся педучилища. А потом его собственная педагогика сотрудничества вышла из класса. В 70-е он из номера в номер в журнале «Пионер» давал всем школьникам страны задания, учил, как учиться с увлечением, а не с мучениями. Я почему-то не поиграла в эту увлекательную игру, но я близко знаю человека, который, поверив Соловейчику и журналу «Пионер», гулял после школы до вечера, а утром в шесть вставал и быстро, собранно, «с увлечением», как велел первоисточник, делал все уроки. Школу и институт окончил с отличием, стал доктором технических наук, вице-президентом большого банка. Это мой муж, и он до сих пор встает до шести утра и делает, по-моему, вдесятеро больше и увлеченнее, чем большинство из нас.

А Симон Львович искал всю жизнь школьных учителей, которые умеют сотрудничать с детьми. Он их открывал, раскрывал и объяснял всем их секреты, о которых те и сами не всегда догадывались. О Сухомлинском, Шаталове, Лысенковой все узнали из очерков Соловейчика в «Комсомолке». С ними вместе он продолжал думать о смыслах. С ними написал свой первый манифест «Педагогика сотрудничества», опубликованный в «Учительской газете» в 1986-м и поднявший сотни учителей на настоящее социальное творчество. С той активности учителей и начались все общественные перемены в стране. Соловейчик не только сам был мыслителем, не только всех вокруг заражал работой мысли, он знал, что в школе, в воспитании иначе нельзя. Школа — это клубок противоречий. Принципиально неразрешимых. Уже для газеты «Первое сентября» мы как-то пытались перечислить их.

Учитель учит ребенка для завтрашнего дня, для будущего, но не может не думать о том, как он чувствует себя в школе сегодня, должен охранять его детство. Как это совместить?

Школа должна быть зоной безопасности, но, ставя отметки, учитель нарушает чувство безопасности у большого числа детей.

Учителя должны относиться к детям по законам любви и всепрощения — и они должны поддерживать справедливость в классе.

Учитель дает знания детям разных способностей, в классе всегда будут менее успевающие дети, и их достоинство будет уязвлено.

Ну как разрешить противоречие между знаниями и достоинством? Дать знаний наполовину и сохранить наполовину достоинство? По обычной математической логике любое целое — это 100%. Но 50% знаний и достоинство на 50% — это почти то же, что полземлекопа, то есть ничто, ноль. Соловейчик открыл в учительском, да и родительском труде свой счет. Воспитывая ребенка в нашем трехмерном мире, надо извернуться так, чтобы у ребенка были знания на все сто, и достоинство тоже на 100%. Это грандиозное философское открытие Соловейчика о сути труда воспитателя. Абсурд? Но без этого не получается человека свободного. Именно так «Человек свободный» назывался манифест газеты «Первое сентября» — газеты, которую Симон Львович создал в начале 90-х. Рухнула идеология, а Соловейчик понимал, что «для учителя ясное мировоззрение, цель и ценности — профессиональная необходимость». Манифест объяснял, что «есть «свобода-от» — свобода от какого бы то ни было внешнего угнетения и принуждения, и есть «свобода-для» — внутренняя свобода человека для его самоосуществления». «Внутренне свободными людьми держится и развивается мир». И все в учителе и в школе должно быть направлено на воспитание внутренне свободных людей.

Помню такое письмо в редакцию: «Как хорошо вы написали, что надо принимать ребенка равным себе! Я это тоже чувствовала, даже знала, но вся практика школы устроена по-другому, она держится не на уважении, а на страхе. И у меня возникали сомнения: а не испорчу ли я детей своим отношением. А вы пишете, что свобода умирает там, где рождается страх. Теперь я уверена».

И для меня, как для этой читательницы, все, что говорил, писал, разъяснял Соловейчик, было про то, что я знаю, даже про то, в чем я уверена. Но подкрепление так важно, когда вокруг все поступают с детьми, мягко говоря, совсем не как сотрудники. Это и есть мое человеческое и журналистское счастье: желания пересеклись с судьбой. У моей веры — мировоззрения, целей и ценностей был фантастический редактор.

Сегодня школа как институт, как учреждение, которым руководят чиновники, мало думает о том, о чем говорил Соловейчик, — о ребенке, о том, что с ним происходит, о душе и духе. Но помните о «свободе-для»? Соловейчик говорил, что у учителя есть момент счастья: закрыть за собой дверь класса и остаться один на один с детьми. И пусть за дверями — стандарты, ЕГЭ, аттестация, администрация. Здесь можно реально работать над формулой успеха детей на 200%: знания на 100 и достоинство — на столько же.